Том Хорнбейн (Tom Hornbein). Фото Jerry Kobalenko
Американский альпинист Том Хорнбейн (Tom Hornbein) был интервьюером бесчисленное количество раз, после того, как 22 мая 1963 года он с напарником Вилли Ансуэлом (Willi Unsoeld) совершили первопрохождение на вершину Эвереста по новому маршруту через Западный гребень; тогда они провели холодную ночёвку в зоне смерти и спустились с горы по стандартному маршруту через южное седло.
Маршрут проходил из Базового лагеря Эвереста через ледопад Кхумбу, на Западный гребень, при этом использовались два первых высотных лагеря построенных по пути стандартного маршрута на Эверест, проходящего через Южное седло. С этой отметки линия нового маршрута поворачивала влево и наверх на Западное плечо Эвереста к отметке в 7000 метров, выходя на Тибетскую сторону вдоль Северного склона Эвереста, где альпинисты непременно сталкиваются с сильнейшим потоком ветра.
Затем альпинисты поднялись по крутым, черным как алмаз и заснеженным участкам гребня, который в 1963 году экспедиция назвала в честь первопроходца: кулуар Хорнбейна (Hornbein Couloir). Затем в предвершинной части маршрута их линия снова вышла на Западный гребень, где они должны были преодолеть серию скальных участков, нависающих над 1200 метровой пропастью с выходом на вершину.
Их смелое восхождение до сих пор остаётся одним из легендарных подвигов в истории альпинизма, а книга Хорнбейна под названием "Everest: The West Ridge" входит в число лучших книг приключенческих жанров всех времен.
Подробнее о этом подвиге Вы можете прочитать подробней в статье: ЗАТЕРЯННЫЕ НА ЭВЕРЕСТЕ
По-джентельменски активный лидер, Хорнбейн, которому сейчас 88 лет, только начал "сбавлять темп"; но речь не идет о прекращении активной деятельности в горах.
В середине 70-х он с женой переехали из комфортного и спокойного Сиэтла в Эстес Парк штат Колорадо, что расположен посреди гор на высоте 2200 метров. Там, с его заднего двора, выходящего на Национальный парк Скалистые Горы, он начинал свои маршруты к местным скалам, по которым поднимался со своими многочисленными друзьями.
Он по прежнему активен и выходит на восхождение, но теперь переживает лишь о том, что его возраст становится причиной более медленного темпа, что может навязывает лишнее терпение его напарникам.
В начале 1960-х годов по сути не было профессиональных альпинистов. Многие работали гидами, но также у большинства были не связанные с горной деятельностью профессии.
Хорнбейн и ряд его товарищей, как например Чарльз Хьюстон (Charles Houston) были врачами. Том специализировался на анестезиологии.
Кроме того он является автором множества работ о влиянии большой высоты на организм и до сих пор принимает участие в конференциях по гипоксии, которые проходят каждые два года.
Следующая из них пройдет в следующем году в Лейк Луизе, Канада.
Подробное интервью, приведенное ниже, было сделано Эдвардом Гилбертом-Каваи и перепечатано из журнала « Экстремальная физиология и медицина». Он освежающе фокусируется на других аспектах его жизни, кроме того дня в 1963 году, но дает округлый портрет как альпиниста, так и человека.
Книга Тома Хорнбейна "Everest: The West Ridge" опубликованная в 1965 году, остается "каноническим" взглядом на историю покорения Западного гребня
Вы родились в Сент-Луисе в 1930 году. Чем занимались ваши родители?
Моя мама была домохозяйкой в классическом понимании этого слова, воспитывала детей. Мой отец был начальником отдела рекламы в главном универмаге в Сент-Луисе. Я помню, как в детстве приходил в это 11 этажный огромный торговый центр, где располагалось множество офисов.
Молодые сотрудники офисов рисовали эскизы модной одежды, и прочие рисунки для рекламных компаний в газетах и журналах. Сотрудники была большая сеть офисов. Все эти молодые люди делали рисунки женщин, моделирующих одежду, и тому подобное для газетной рекламы.
Для меня из работы была с родни волшебству, а мой отец был весьма заботлив со своими сотрудниками.
Повлияли ли Ваши родители на Вашу дальнейшую жизнь и выбор карьеры?
Один из аспектов моего воспитания и воспитания моих двух сестер заключался в том, что наши родители верили в то, что, даже когда мы были весьма молоды, то, сами были способны решать что нам делать и чем заниматься.
Это дало нам ощущение самостоятельности, и я думаю, что это был настоящий подарок родителей нам, детям.
В это время, когда мы были молоды, у нас было множество сомнений, какой путь выбрать, чем заниматься, и это была часть игры - мне никогда не приходилось бороться с низкой самооценкой. Я всегда преодолевал трудности выбора и был готов рисковать; и да, я думаю, что это подтолкнуло сделать тот или иной важный выбор в своей жизни.
Большая часть Вашей жизни прошла в горах, но были ли Вы с детства влюблены в горы?
В то время когда я рос в Сент-Луисе, я просто хотел проводить время на улице. В моей книге «Эверест, Западный хребет» четыре предисловия, которые я написал за последние полвека, в них я рассказываю о своём детстве, как я лазил по деревьям и домам, когда был маленьким ребёнком - во мне сложно жила обезьяна!
В 13 лет родители отправили меня в детский лагерь в Колорадо, где я впервые увидел горы.
Это было главное событие в моей жизни, которое привело ко всему остальному, включая и это интервью.
Ваша первая специализация - геология?
Я поступил в Колорадский университет на специальность геология, но посвятил больше времени лазанию по скалам, чем изучению предметов. Университет Колорадо всегда имел репутацию своего рода "школьной вечеринки", и поэтому у меня было много времени, чтобы заниматься своими любимыми делами.
Между тем я увлёкся проведением спасательных работ в горах и оказание первой помощи потерпевшим; поэтому после трёх лет учёбы в университете я сменил специализацию, объединяющую геологию, минералогию и химию, посвятив последний год тому, чем я занимался в последствии, поступив в медицинскую школу.
Том Хорнбейн (Tom Hornbein) на скалах. Фото Jerry Kobalenko
Как Вы выбрали медицинскую школу?
Курсы геологии как и курсы по медицине были отличными. Сейчас, когда я даю совет молодым людям, я говорю что время в колледже это время открытия себя.
Это первый раз, когда по настоящему Вы находитесь вдали от родителей и семьи а изучение книг является лишь частью этого процесса. Для меня лично это были годы "заложения фундамента": я лазил по скалам, совершал глупости, учился и, к счастью, выживал! Колледж заложил основу для приверженности, решения проблем и принятия рисков - все эти элементы являются основными составляющими моей жизни.
Когда Вы учились в медицинской школе, мечтали ли Вы стать врачом общей практики в Колорадо? Чем было вызвано последующее изменение в приверженности к работе?
Вашингтонский университет в Сент-Луисе был специализирован на исследования в области медицины, они весьма быстро оставили идею общей практики. Мой профессор хирургии в то время предлагал мне подумать об анестезиологии - тогда это было практически в новинку. У меня же не было никакого практического опыта, ну если не считать, что я держал в руках ретракторы во время моих хирургических практик и встречался с пациентами-медсестрами-анестезиологами. Сперва такой выбор специальности мне был не интересен, тем не менее, казалось, что эта работа позволит больше заботиться о пациентах и продолжать работу в другой части моей жизни, не противопоставляя её другой. Поэтому я подумал в итоге: «Конечно, почему бы и нет?»
В то время анестезия была на пороге трансформации - от формы искусства, если хотите, с несколькими основными анестетиками, такими как эфир, циклопропан и даже хлороформ. Когда я начал свою практику, у нас в больнице не было даже монитора ЭКГ; мы пользовались пальцем на пульсе и манжетом для измерения кровяного давления.
Развитие инструментов для измерения газов в крови было первым шагом в преобразовании в то, что мы сегодня называем анестезией - предметом, основанным на глубоких знаниях физиологии и фармакологии. Мое поколение было в самом разгаре зарождения всего этого процесса трансформации, когда способность делать то, что мы делали на уроках физиологии, стала реальностью в операционной. Физиология была увлекательной, а эволюция анестезии, которая произошла на моих глазах, феноменальна!
Когда начался Ваш интерес к исследованиям?
Почти сразу же, после того, как я поступил в медицинскую школу, я начал читать литературу по высоте и акклиматизации. В те дни багаж знаний на эту тематику был скуден, хотя и не беден. Одна из статей, с которой я столкнулся, была написана перуанцем по имени Хьюго Чиоди (Hugo Chiodi).
Эта статья очень плодотворно повлияла на меня, приведя к первому научному исследованию, когда я учился на старшем курсе медицинской школы. Нам дали 6-недельный курс на выбор, где мы могли делать все, что хотели, поэтому я придумал довольно простое исследование для оценки связи между гематокритом и вентиляцией, которая включала в себя изучение результатов педалирования на велосипеде.
А поскольку EPO тогда не существовало, то для того, чтобы получить высокий гематокрит, нам пришлось перелить испытуемому пять единиц крови. Возможно, неудивительно, что единственным испытуемым субъектом, который хотел это сделать, был я!
К счастью, моё исследование было опубликовано в научном издании - Журнал прикладной физиологии (Journal of Applied Physiology) , который, как я подозреваю, не имел бы никакой популярности сегодня, поскольку специализировался лишь на одном предмете, и следовательно, не имел статистики; но как первая публикация он вполне годился.
Затем я связался с доктором Альбертом Русом (Dr. Albert Roos), голландцем, чьи родители отправили его из Голландии в Штаты незадолго до приезда Гитлера. В то время его область научных интересов была связана с газообменом легких, вентиляцией и легочным кровотоком. Поэтому, когда я постучал в его дверь со своими не связанными вопросами, хотя это было не совсем в его сфере интересов, он принял меня и в последствии стал моим наставником.
Интересно, что мои вопросы, должно быть, подтолкнули Альберта задуматься о том, как регулируется рН, поскольку вся его исследовательская карьера сместилась в сторону изучения этого вопроса, и в итоге он стал ведущим мировым авторитетом в области регулирования мозгом внутриклеточного рН. К сожалению, в то время я не мог годится ни на что более, чем быть катализатором его невероятно пытливого ума.
Молодой Том Хорнбейн (Tom Hornbein) во втором высотном лагере на Эвересте. май 1963 года.
После учёбы на анестезиолога Вы переехали из Вашингтонского университета в Сент-Луисе в Сиэтл, но судя по всему это был нелегкий выбор
Я закончил обучение с Альбертом и закончил резидентуру по анестезии; немного поработал в ВМФ и уже начал планирование восхождения на Эверест!
Однако перед экспедицией на Эверест мне пришлось принять решение: по возвращении возвращаться ли мне в Вашингтонский университет в Сент-Луисе или ехать в Сиэтл, где я мог проходить практику интерном и быть ближе к Тихому океану и горам? Я разрывался между двумя этими вариантами: ведь меня тяготило обязательство вернуться туда, где я получил образование, которое дало мне "путёвку в жизнь". В конце концов мне дал совет мой зять Билли Ландау (Billy Landau) - невролог Вашингтонского университета.
Он написал мне письмо, которое я до сих пор прекрасно помню: «Ваше обязательство перед учреждением, которое Вас обучило, - это делать все возможное от Вас зависящее, где бы Вы не находились», то есть, иди туда, куда тебя ведет твое сердце, и там посвятить себя медицине.
Помимо Ваших клинических исследований, Вы также любили горы, которые в итоге привели к исследованиям, связанными с восхождениями с использованием кислородных баллонов
В 1960 году меня пригласили принять участие в качестве доктора в американо-пакистанской альпинистской экспедиции Каракорум. Команда планировала восхождение на вершину Машербрум (Masherbrum, 7821 м).
Эта работа была нечто средним между моей практикой анестезиологом и университетским братством.
В этой экспедиции мы планировали использовать кислородные маски, те модели, которые использовали швейцарцы во время своего восхождения на Эверест и Лхоцзе в 1956 году.
Однако, когда мы поднялись на высокие отметки и надели маски, то выяснилось, что дышать было тяжело и мы срывали маску с лица и жадно хватали ртом воздух.
Это заставило меня обратить внимание на возможные проблемы с кислородной системой. Одной из таких проблем было высокое сопротивление дыханию клапанов вдоха и выдоха.
Поэтому я подумал: "Скорей всего можно придумать более лучшую конструкцию маски". И я придумал то, что до сих пор считаю креативной идеей для кислородной маски.
Как ни странно, но, не смотря на то, что именно я разработал концепцию новой кислородной маски, я не понимал как эту идею можно воплотить в жизнь. Мне помогла одна история: когда однажды вечером я выступал с докладом о восхождении на Машербрум для нашего персонала в Медицинской школе Вашингтонского университета, и один из хирургов привел пациента, чтобы он послушал мою речь, потому что доктор думал, что пациенту это будет интересно.
Спустя три для после лекции, этот парень, Фред Мейтаг, лёг на операцию на удаление рака толстой кишки; и хотя он так и не выслушал мой рассказ до конца (примерно половину из того, что я говорил), мне посчастливилось познакомиться с ним, и почти каждый день после работы я болтал с Фредом на разные темы. И однажды он выслушал мои мысли по поводу кислородной маски; оказалось, что он был главой главой компании, которая производила стиральные машины... это была стартовая занятость фирмы, хотя она сейчас стремилась развиваться всесторонне и Фред, оценив потенциал моей идеи, взял на себя задачу реализовать концепцию в действующий образец. Я назвал эту маску Maytag.
После вашей экспедиции на Машербрум, Вы были призваны на военную службу, хотя служба закончилось немного преждевременно
Да, после того, как моя резидентура и стажировка были закончены, я поступил на военную службу и был назначен на военно-морской флот США. К этому времени я уже получил приглашение участвовать в экспедиции на Эверест от Нормана Диренфурта (Norman Dyhrenfurth); поэтому я обратился к адмиралу в военно-морской больнице в Сан-Диего, куда меня приписали по службе, с просьбой направить меня в эверестовскую экспедицию. Как ни странно, адмиралу понравилась моя идея. Однако в Бюро медицины и хирургии военно-морского флота в Вашингтоне мне было отказано в просьбе и даже не один а два раза.
И вот однажды, совершенно неожиданно для меня, мне лично позвонил какой то адмирал из этого Бюро и сказал: "Мне поступило указание отпустить Вас в экспедицию на Эверест; но для того чтобы это сделать придётся уволить Вас со службы". На этом и порешили, я был уволен с армии и уехал к Эвересту.
более 30 лет спустя на премьере фильма Everest IMAX в Денвере я узнал какие события привели к этому телефонному звонку.
Вилли Ансуэл, с которым я поднялся на Западный гребень Эвереста был в недавно сформированном Корпусе мира, а его начальник, сержант Роберт Швайер, оказался зятем парня по имени Джон Ф. Кеннеди. Поэтому JFK (президент США) любезно позвонил своему министру обороны Роберту Макнамару, и таким образом я был уволен из армии и стал членом эверестовской команды.
Вам сотни раз давали интервью о восхождении на Эверест через Западный гребень. Судя по всему, Вам уже надоело повторять одну и ту же историю?
Да я не против немного поговорить о Эвересте и Западном гребне, это важная часть моей жизни. Я по жизни любопытный человек, и не в последнюю очередь моя жизнь как врача, учителя и исследователя - это удовольствие.
События Вашего успешного восхождения на вершину Эвереста в первой американской экспедиции на вершину мира в 1963 году отражены в книге "Everest: The West Ridge". Думали ли Вы, находясь на Эвересте о том, что будете писать книгу?
Вы знаете, это хороший вопрос. Я не знаю, когда я начал думать о книге. Я знал лишь то, что Джеймсон Ульман (James Ullman) должен был написать официальный отчёт о проведенной экспедиции; однако, к сожалению он так и не добрался до Базового лагеря.
Я вырос на его статьях а моей "библией" была книга "High Conquest", его история альпинизма.
Склонностью Джеймсона было смотреть на альпинистов как на суперменов и преподносить их достижения как сверхчеловеческие подвиги.
Однако, для меня лично, примечательной особенностью нашей экспедиции было не столько само восхождение, сколько динамика подъема основной группы, разделенной на 2 связки: "Южное седло" (“South Col-ers”) и "Западный гребень" (“West Ridge-ers”). Эти две группы живут вместе на горе, соревнуясь между собой на двух различных маршрутах, но при этом они не конфликтуют друг с другом.
Не часто можно видеть такую работу с двух сторон горы, ведь на этом маршруте был потенциал для настоящего соревнования.
Мы ворчали, спорили, обсуждали и решали проблемы, но главное что у нас получилось эффективно работать над задачей.
Поэтому для меня история, которую я хотел рассказать, была не сверхчеловеческой а вполне себе обычной, но произошедшей в экстремальной обстановке. Именно это побудило меня написать книгу.
Вилли Ансуэл (Willi Unsoeld) (слева) и Том Хорнбейн (Tom Hornbein) на Западном гребне Эвереста
Также в книге было очень интересно прочитать четыре предисловия, которые были написаны за минувшие 50 лет, по одному для каждого последующего издания книги, и видеть как они менялись со временем
Я согласен с Вами. Когда я работал над последним изданием, оно заставило меня оглянуться назад на 50 лет прожитой жизни и попытаться собрать воедино некоторые кусочки историй, которые я еще не рассказал читателю. Сперва, когда я перечитывал книгу, я подумал переписать всё, и рассказать историю по-другому. Но спустя 10 лет это стало уже не актуально. Сейчас, читая книгу, мне трудно поверить что её написал тот самый Том Хорнбейн, которым я и есть. Сейчас я смотрю на своё тело, пытаясь выйти к горам и делать те же вещи что и в молодости, но почему то моё тело не ведет себя как раньше. Адаптация к пожилому возрасту - задача не из лёгких; теперь я оцениваю, что я могу сделать и от чего получить удовольствие; а в целом понимаю насколько мне повезло прожить такую жизнь.
Дело в том, что ты стараешься продолжать заниматься своими любимыми занятиями так долго, как сможешь, и со временем ты понимаешь, что теперь это сделать гораздо сложнее чем в молодые годы. Для меня этот этап жизни действительно богат событиями и от этого я чувствую себя счастливым.
По возвращении с Эвереста Вы переехали в Сиэтл, где стали доцентом анестезиологии…
Да, я проходил там стажировку в 1956–1957 годах. Парнем, который руководил моей программой, был Люсьен Моррис (Lucien Morris), изобретатель медного котла для эфира. Будучи стажером, я помню, что осматривал его пациентов. Они были подключены к медным испарителям и столешницам для рассеивания холода. Люсьен был несколько самоуверенным, но очень умным человеком.
В длительной перспективе я понимал, что мы вдвоём вряд ли бы сработались идеально. Тем не менее, во время моей ординатуры, медицинская школа в Сиэтле заполучила себе Джона Боника в качестве первого главы отделения анестезиологии. Он был одним из пионеров региональной анестезии в США - этому навыку он научился еще во время Второй мировой войны, проводя операции с ранеными солдатами.
Кроме того, он был очень целеустремленным человеком, он сам оплатил учебу в колледже и медицинской школе, и это учитывая что он вырос на ферме, в окружении таких же как он простых деревенских мальчишек.
Он не был академиком-ученым, но он прекрасно понимал как должно работать его отделение и кафедра преподавателя. Поэтому он стал набирать в команду преподавателей именно по этому принципу.
После того, как я написал ему письмо, я понял, что мне предстоит сдать ему экзамен. Я перелетел из Сан-Диего в Хьюстон на борту военного самолёта, пришел на его собеседование а затем еще и взял у него интервью!
Потом мы ужинали вместе и он принял меня в свою команду.
Его самой большой проблемой был вопрос: буду ли я часто и надолго пропадать в экспедициях или уделю все время работе. Для меня же эта работа была началом всего! Я основал свою лабораторию и продолжил изучать периферическую функцию хеморецепторов. Эта работа была поддержана грантом от Национального института здравоохранения под названием "Research Career Development Award".
Я проводил 80% своего времени в лаборатории и 1 день в неделю работал в операционной.
Первый американский маршрут 1963 года пройденный Thomas Hornbein и Willi Unsoeld.
Маршрут американской команды на Эверест 1963 года по Западному гребню. West Ridge/Hornbein Couloir Route
В последующие 43 годы Вы стали автором множества исследований
В начале 1970 года я переключил свои исследования с периферических хеморецепторов на центральные хеморецепторы. На это, несомненно, повлиял Джон Северингхаус и другой его протеже, датчанин по имени Сёрен Соренсен.
Сёрен некоторое время даже работал в моей лаборатории, а я проводил творческий отпуск в институте Рокфеллера в Копенгагене.
Кроме того я был занят написанием целой главы по работе вентиляции для учебника по физиологии и это заставило меня задуматься о том, как же регулируется pH в спинномозговой жидкости.
Поэтому я приступил к целому ряду новых исследований, связанных с нарушениями дыхательной и метаболической систем; однако я не могу сказать, что они сильно повлияли на развитие медицины.
Затем я начал заниматься другими исследованиями в лаборатории и в отделе, такими как обучение резидентов и администрирование программы работы отдела. Довольно скоро я понял, что я завален множеством сложных и интересных дел, и поэтому не могу полноценно уделить время чему то одному, а распыляю свое внимание на всё сразу, отчего результат получается весьма скудным. Возможно, со стороны это так не казалось, но я чувствовал, что дело обстоит именно так. Я помню как говорил об этом с доктором Боника, говоря о том, что чрезмерно загружен. Он сказал мне: "Выпишите на листе бумаги все свои обязанности, расставьте их в том порядке, коке из дел Вам больше всего по душе а затем приходите ко мне с этим списком и мы посмотрим на него". Я сделал именно так; затем мы вычеркнули всё что было внизу списка и предложили проводить эти работы тем, кому он были интересны. Это был ценный урок, который я передал молодому поколению.
Мои исследования по-настоящему закончились, тогда, когда я стал заведующим кафедрой в 1978 году. После этого я увидел свою роль с точки зрения продвижения науки в том, чтобы делать все возможное, чтобы помочь тем сотрудникам своей кафедры, которые как и я были увлечены исследованиями. Я считаю это важнейшей частью своей должности: возможность критиковать и помогать этим людям писать статьи, проводить исследования, выигрывать гранты и получать финансирование.
Преподавание также было важной частью Вашей работы?
Да, я люблю учить других. Конечно, Вы практически никогда не применяете анестетик в академической анестезии, и, вероятно, именно эта часть работы доставила мне наибольшее удовольствие. Я чувствовал, что мне нужно делиться знаниям, быть активным и образцовым участником процесса обучения, а кроме того, мне нужно было знать о всех достижениях современной медицины, потому что исследования и преподавание являются важными составляющими академического обучения, а основой, на которую они полагаются, является забота о здоровье пациента.
В итоге, я хотел, чтобы мои сотрудники и слушатели извлекли максимум из своего опыта обучения и практики, и прежде всего это должна была быть забота о людях.
Я поддерживал контакт только с крошечной частью всех тех людей, которых мы обучали; старался следить за их успехами, и, если нужно, давать советы.
Сейчас я горжусь тем, кем они стали. Это даже больше чем я мог себе представить, когда обучал этих молодых людей.
Продолжали ли Вы свою клиническую работу в течение этого времени?
основной моей деятельностью на кафедре была административная работа (но кто же в здравом уме добровольно захочет её делать?). Я тратил практически все время на исследования, контакты с молодыми преподавателями, руководством, и старался 1 раз в неделю работать в операционной.
У нас было четыре больницы и я ежемесячно мотался от одной в другую. Также я принимал вызовы по ночам, чего многие руководители кафедр и клиник не делают; я же делал это по двум причинам: во-первых я чувствовал, что важно показать пример для подражания и во-вторых в клинике я мог постоянно учится новому. Я видел как работают операционные и в чём были проблемы.
Как и в случае с экспедицией на Эверест, где было две команды, в больнице всегда есть своего рода соперничество между хирургами, анестезиологами и другими.
Операционная очень похожа на ту экспедицию, где Вам, как руководителю, необходимо сделать так, чтобы все работали вместе и максимально эффективно. Поэтому, будучи одним из руководителей департамента, я направил свои силы на то, чтобы сделать эту среду действительно эффективной; в которой соперничество не выходило бы за рамки разумного а медсестры, анестезиологи и хирурги работали как одна команда.
Было не просто сделать это, более того, в одни местах получалось воплотить эту идею в жизнь, а в других нет, и это было частью проблемы.
Как Вы вышли на пенсию с такой насыщенной событиями жизнью?
В 1998 году я дал пациенту последний анестетик, и когда я вышел из операционной, в каком-то смысле я закрыл дверь оставив позади почти полвека своей жизни и уверенно пошёл вперед. Я понял, что миру не нужны старые анестезиологи; теперь пришло время молодых.
Я пришел к выводу, что необходимо вовремя остановиться. Причем это можно применить и к многим другим аспектам жизни. Но в данном случае первую роль играют интересы пациентов, а не интересы престарелого доктора.
И одна из вещей, которые я обнаружил, общаясь со своими сверстниками, это консультации во время этого периода жизни.
Для некоторых уход на пенсию было легким событием, а для других мысль о прекращении практики была просто не выносимой.
Но жизнь идет своим чередом, и как только они выходили на пенсию, то обнаруживали, что можно заниматься и массой других вещей.
Лично у меня никогда не было ощущения, что после прекращения практики мне станет скучно.
Передо мной стала задача, что же выбрать из того всего разнообразия дел, чтобы занять свое время.
Я был весьма заинтересован в будущем поколении руководства Ассоциации анестезиологов университета. Это жизненно важная организация, которая позволила мне пережить один наиболее творческих моментов в моей жизни на кафедре
Однажды ночью, в начале 90-х, я приехал по вызову и закончил работу в операционной около полуночи и пошел в свой офис.
Я прочитал скопившуюся дневную почту, прежде чем рухнуть на диван. В этих письмах я наткнулся на одно интервью вдовы одного из жителей штата в программе здравоохранения Колорадо, в нем говорилось о проблеме передозировки фентанилом. Еще до того как я закончил читать статью, я плакал. Я подумал что эта трагедия могла бы быть использована для широкой огласки. Вместе с коллегой из Калифорнийского университета мы решили сделать видео-интервью с этой вдовой. В итоге наше видео было транслировано на болеем сотни обучающих программ для анестезиологов по всей стране.
Ваше участие в исследованиях, связанных с большой высотой, привело к тому, что Вы совместно со Робертом Шоеном отредактировали очень известную книгу «High Altitude: An Exploration of Human Adaptation» . Как это произошло?
Все началось в 1974 году, когда я был в Кашмире на симпозиуме, предшествовавшем Всемирному физиологическому конгрессу, который проходил в Дели.
Одним весьма активный мой коллега, Клод Ленфант, тогдашний глава Национального института крови и сердца, выпускал серию книг под названием «Биология легких в здоровье и болезни», и он хотел одну главу уделить контролю дыхания.
Я же, на самом деле не хотел участвовать в этом, потому что идея редактирования книги меня не впечатляла, но Клод продолжал настаивать, и в конце концов я взялся за неё.
Один урок, который я извлек из этого опыта, состоял в том, что я никогда больше не буду делать это снова.
Нужно было напрягать и без того занятых людей, что бы они выслали мне для вычитки свои тексты... Для меня это сродни вырыванию зубов.В начале 90-х Клод спросил, могу ли я посоветовать кого-нибудь, кто захочет написать книгу по акклиматизации на большой высоте.
Тогда я сказал, что я сам могу попробовать взяться за написание. Я решил, что хочу написать книгу, которую могли бы понять и прочитать с удовольствием многие люди.
Итак, молодой коллега, Брауни Шоен, и я начали работу над книгой.
Том Хорбейн (Tom Hornbein) с группой шерпов при переноске вещей на Западный гребень
Вы по-прежнему так же увлечены активными занятиями в горах. Чем Вы заполняете свое свободное время кроме регулярных выездов в горы?
Центр высотных исследований (ARC) при Медицинской школе Университета Колорадо в Денвере - теперь одна из важных вещей в моей жизни.
Там проводят интересные исследования, и я думаю что могу пригодиться им, и продолжу с ними работу. Колорадо - самый высокий штат в США, многие люди, как и я живут на высоте от 2000 до 3000 метров над уровнем моря. Мне мало что известно о том, как старческие болезни коррелируют с высотой (в лучшую или худшую сторону). Поэтому здесь в этой области существует огромный потенциал для исследований.
Один из этапов моей жизни в качестве доктора - помочь пожилым людям найти хорошую медицинскую помощь при серьезных заболеваниях.
Я выполняю так сказать функцию связующего звена, помогая людям найти помощь.
Я также много думал об уходе за пациентами, возможно, потому, что на данном этапе своей жизни я больше требую помощи сам, чем могу её дать другим. В некотором смысле, медицинская система у нас стала очень эффективной. Вы идете в кабинет специалиста и Вас встречает очень хорошо обученный, представительный персонал, это похоже на фабрику Toyota: эффективная и запрограммированная система, но чего-то не хватает.
Меня поразило, что слабым звеном является документ в конце конвейера. Отношения между врачом и пациентом часто трудно наладить. Но пациенты - это живые люди, каждый со своей уникальностью стремлений и потребностей.
Требуется немного времени и усердия, а также некоторый риск, чтобы быть одновременно требовательным и заботящимся врачом.
За годы моей работы в качестве анестезиолога мне понадобилось много времени, чтобы развить в себе уверенность и мудрость, для оценки ценности того, что необходимо быть заботливым человеком.
Пациенты - это люди со своими мечтами и страхами, и я склонялся к тому, что учить их состраданию было так же важно, как и чему-либо еще, чему я мог их научить, хотя это и не относилось к физиологии.
Кроме того, будучи доктором мне часто приходилось присутствовать у смертного одра своих близких, друзей и знакомых. На этом этапе жизни Вы начинаете понимать, что переход Ваших близких в область памяти является неизбежной частью самой жизни.
Сейчас я смотрю на этих людей, которые были моими лучшими друзьями, многие из них из моей альпинистской жизни, и, кажется, есть один общий знаменатель: это люди, которые прожили свою жизнь на грани. Они не склонны к риску. У них есть чувство любви к жизни, и они осознают, что, как сказал наш доктор Эверест Гил Робертс, «никто не может выбраться из этой жизни живым».
Когда приходит время, все мы берём эту ношу на себя, пытаемся придать смысл жизни наших ушедших товарищей. Смерть - это конечная точка смерти.
В конце концов, в моей жизни многое было связано с альпинизмом. Один из пунктов касается Эвереста и его переполненности.
Помимо рисков, связанных с погодой, камнепадами, лавинами и высотой, гора несет в себе риск, связанный с тем, что слишком много людей одновременно находятся в одном месте.
Это словно кегли в боулинге... в такой толпе каждый может двигаться лишь со скоростью самого медленного участника восхождения, не смотря на свои силы и возможности.
Я не говорю о том, нужно ли подниматься на Эверест, но следствием все большей доступности горы стало то, что альпинистов на вершине мира сейчас слишком много. А ведь еще стоит учесть техногенные риски.
Вместе с моими друзьями я задумался о том, как можно изменить подход к восхождению на Эверест и повлиять на сообщество шерп, живущих у её подножия.
Если я посмотрю на свою жизнь и попытаюсь охарактеризовать её одним словом, то это слово будет "катализатор". Мне не хватает таланта, чтобы делать многое из того, что нужно было бы сделать, но я, кажется, могу помочь другим людям взять в руки бразды правления и действительно сделать некоторые великолепные вещи, выходящие далеко за рамки моих собственных возможностей. Это произошло во многих различных областях: в альпинизме, в академических кругах и в других областях.
Множество людей повлияли на Вашу карьеру. Можете ил Вы выделить наиболее выдающихся среди них?
Каждый наставник бесценны, и я благодарен многим из них. Альберт Роос, голландец, бежавший в США незадолго до прихода немцев в Голландию во Второй мировой войне, был, пожалуй, моим самым ценным наставником.
Джон Северингхаус был гидом, наставником и другом на протяжении многих лет.
Джулиус Комро был одной самых выдающихся личностей нашего поколения: вдумчивый, критический, проницательный и очень заботливый человек. Однажды я выступал с лекцией в Медицинской школе Колумбийского университета, это было несколько десятилетий назад. Я рассказывал о выдающихся личностях и решил что вспомню Комро. Поэтому я так и спросил аудиторию: «Кто слышал о Джулиусе Комро?» И в зале поднялось примерно четыре руки, и все они были пожилыми людьми с сединой на висках!
Так что, если Вы не Моцарт, слава и смертность мимолетны.
Затем был Хенрик Бендиксен, норвежец, ставший датчанином, который был одним из пионеров в области интенсивной терапии в Массачусетской больнице.
Перепечатка материала на другие ресурсы возможна только с разрешения администрации сайта!
