Владимир Каратаев
Владимиру Каратаеву исполняется 63 года. Поменять цифры местами - и будет 36. В этом возрасте, в составе сборной России он совершил восхождение по Южной стене на вершину восьмитысячника Лхоцзе - эпической стене, которую Месснер называл "стеной XXI века", полагая , что в веке ХХ не найдется таких людей, которые могли бы пройти эту стену.
Как известно,на вершину вышла связка Сергей Бершов (Харьков) и Владимир Каратаев, Во время выхода на высшую точку Володя попал в опасную ситуацию, утратив самоконтроль и отморозив все пальцы на руках и ногах. Спуск превратился в тяжелейшее испытаниие для альпинистов - как для самих Бершова и Каратаева, так и для подошедшей на штурм вершины украинской связки Михаил Туркевич (Утишково Львовской области) - Геннадий Копейка (Харьков).
"Край" - это еще одна глава из серии воспоминаний Владимира Каратаева "Экстремальные ситуации", рассказывающая об этом спуске. Спуске, за которым последовала еще одна долгая цепь испытаний - клиники, операции, инвалидность 1 группы (в 36 лет), рухнувшая семья, депрессия, борьба за возвращение в мир, где люди живут полной жизнью и ходят в горы...
Подробней о этом историческом восхождении читайте в статье: ИЗ ИСТОРИИ УКРАИНСКОГО АЛЬПИНИЗМА: "МАРШРУТ ХХІ ВЕКА"
Южная стена Лхоцзе
***
Какой прекрасный вид! Вокруг мироздание во всей своей красоте. Как хорошо сидеть и не куда не идти. Полное расслабление приносит облегчение. Не хочу больше ничего, никаких движений, только сидеть и смотреть на белоснежные вершины в облаках. Слева грандиозный пик Макалу, а прямо передо мной внизу прекрасный Ама–Даблам. Неужели я этого никогда больше не увижу? Неужели это мой последний спуск с гмалайской вершины?
Внутри никаких эмоций, только боль. Сколько еще дней терпеть? Сколько времени уйдет, чтобы спуститься до базового лагеря? Я не знаю, но быстрее идти не могу. Не могу, хоть провалиться мне на этом месте.
Но теперь появилась надежда. И эта надежда пришла на снежном гребне на высоте 8250 метров в образе Миши Туркевича и Гены Копейки. Теперь, возможно, я смогу спуститься вниз, вернуться в жизнь. Сейчас мы приспустились на «8200», к пещере.
Миша заполз в пещеру и медленно выгребает из нее снег, постепенно расширяя стенки. Сережа и Гена ему помогают. Вообще-то пещерой эту полость не назовешь. Это похоже на нору, которую необходимо расширить, для того чтобы в нее мы втиснулись и переждали холодную ночь.
Постоянно угнетает чувство беспомощности; я ни чем не могу помочь уставшим и измотанным мужикам. Обмороженные руки ничего не чувствуют. К наступлению сумерек втискиваемся вовнутрь, закладываем вход кариматом и кипятим чай. Еще один день окончен. Но какой день!? День возвращения надежды для одних и крах всех надежд для других.
Сегодня, 18 октября 1990 года, на «8200» встретились две связки. Мы с Бершовым совершившие восхождение, и спускающиеся вниз. И поднимающаяся нам навстречу связка – Туркевич и Копейка.
Я не знаю, что в этот день думал Сережа, но мне уже показалось, что в таком состоянии спуститься, четыре километра очень сложных перил, когда все сложности еще впереди, а сил уже нет, я как–бы ни хотел – не смогу. Судя даже по тому, что сегодня за весь день мы с Сережей спустились всего четыре веревки, это 160 метров. И вот, вися на месте перестежки на отвесной стене, стараюсь заправить веревку в спусковое устройство, но очень долго копаюсь. С обмороженными руками, это теперь для меня огромная проблема. Как же дальше? Ведь придется перещелкиваться во всех местах закрепления перильной веревки, через каждые 15–20 метров, на протяжении всего маршрута. И в этот момент слышу голоса.
Оглянувшись, увидел под собой Мишу выглядывающего из–за снежного карниза. Он крикнул, что сейчас подойдет и исчез. Я перещелкнулся, спускаюсь ниже, и, повиснув на горизонтальных перилах, траверсирую к узенькой перемычке в гребне. И вот из–за перегиба появляется Миша и помогает мне выкарабкаться на гребень. Мы обнялись. Все. Это спасение. У меня наворачиваются слезы, но мне не стыдно такого сентиментального всплеска эмоций. Конечно же Миша меня понимает. «Ничего, Вовчик, это – жизнь! Держись, дружище. Все будет хорошо. Давай, еще немного, спускайся к пещере. Там тебя Гена ждет. Давай». Разворачивает карамельку и запихивает мне в рот. «Да, Миша, все хорошо. Будем жить». Теперь уже он помогает мне прищелкнуться к веревке, и я ухожу виз.
Владимир Каратаев
Да, для меня эта встреча была возвращением.
И что же было в душе у Миши, когда он увидел наше состояние и все понял?
Восхождение на пик Лхоцзе по южной стене была его и Сережи идея. Они сделали все для того, чтобы это осуществилось. Это была мечта всех участников нашей экспедиции, но, конечно же, в первую очередь, мечта Миши.
И когда до вершины остается совсем немного, вот она – рукой подать, всего каких-то триста метров, ему пришлось отказаться от нее.
Повернуть вниз и спуститься, зная, что другой попытки восхождения уже не будет. Для всех это был последний выход. А взойти на вершину они с Геной, конечно же, могли.
В этом, наверное, и состоит высший смысл человеческой жизни. Отказаться от осуществления заветной цели ради спасения своих товарищей, это высшее проявление человеческого духа, а принятие этого решения и есть – подвиг.
Ставить перед собой высокую цель, преодолевая все трудности, добиваться ее, но даже в самой критической ситуации думать не о себе, а о своих товарищах. Что и произошло. Ни говоря ни слова, они с Геной решили спускаться.
В пещере гораздо теплее, чем на улице. Жужжание горящего примуса создает уютную обстановку. Ребята тихо разговаривают, накладывая снег в котелок и обсуждая планы завтрашнего спуска. Я же в полузабытии сижу, прислонившись плечом к Гене. Такое ощущение, как будто бы меня здесь нет, и на все это я смотрю со стороны. В расслабленном состоянии не чувствую своего тела, с руками и ногами понятно – как деревянные. Не покидает только одна мысль, как же я в таком состоянии буду спускаться? Ведь мы с Сережей уже практически неделю живем выше 8000 метров, и силы с каждым часом становится все меньше. Теперь все зависит только от этих троих ребят, с которыми мне кажется, мы одни на всей планете. И теперь их состояние зависит только от меня. Они меня не бросят. Они будут сопровождать меня, так же теряя силы. И чем закончится наш спуск, одному Богу известно.
Поэтому я принимаю для себя одно, может быть и последнее, решение: Как бы мне не было плохо, и как бы мне не было больно, я не должен расслабляться, и пока я еще дышу, я должен самостоятельно спускаться, что бы еще ни произошло. Я должен держаться. Держаться и дотянуть до базового лагеря. Ну, а если так произойдет, что я упал и не смог встать, значит, я умер. Вот и все. Больше никаких мыслей и никаких желаний, это для меня предел мечтаний.
А между тем начинается новый день. Сквозь маленькое отверстие во входе видно как небо начинает постепенно светлеть. Ночные часы отдыха пролетели в одно мгновение. Такое ощущение, что только что закрыл глаза, а уже рассвет и пора вставать. Усталость так и осталась, не хочется двигаться, ничего не хочется – лежать, только лежать ни о чем не думая. Никаких эмоций, мне все равно, что со мной сейчас и что со мной будет. Только бы меня не трогали. Полнейшая отрешенность от всего происходящего вокруг. Рядом со мной зашевелились. Я закрываю глаза, хочется потянуть время спокойствия. Слышно, как кто-то начал разжигать примус. Это, наверное, Миша. Конечно же, он. Слышу его голос: «Мужики, давайте собираться! Нечего тянуть, пора выходить». Сколько усилий нужно, чтобы начать делать самые элементарные и привычные движения.
Восходители
Пытаюсь приподняться и сесть, прижавшись к ледяной стенке пещеры. Ребята выбрасывают на площадку перед пещерой лишние вещи, освобождая хоть маленькое пространство, чтобы попить чай. Да, сейчас чай – это наипервейшее дело, чтобы промочить горло и немного согреться. Все знают, конечно, что вода это жизнь. А на высотах порядка 8000 метров это ощущается очень остро. Все из-за того, что воздух очень сухой и с каждым выдохом организм теряет драгоценную влагу, и утренней кружки чая, конечно же, не хватает, чтобы восстановиться. Во рту сухо, горло дерет, невозможно глотнуть.
Котелок закипел. Миша заваривает чай и выключает примус. Бензин тоже нужно беречь, ведь если он кончится, то воды у нас уже не будет, а сколько мы будем спускаться, никто из нас предположить не может.
Переданную мне кружку пытаюсь зажать между перебинтованными ладонями, пальцы не чувствую, боюсь как бы кружка с кипятком не выскользнула из рук. Медленно подношу кружку к губам. С трудом делаю несколько глотков. Да, проблема. Как бы не ошпариться. Гена помогает справиться с этой задачей, и мы все благополучно позавтракали.
Пора. Уже давно пора выходить, солнце высоко, небо чистое, облака внизу. Один за другим медленно выползаем из пещеры. Все начинают собираться, упаковывают рюкзаки, надевают обвязки, последним выползаю я. Гена уходит вниз. Миша и Сережа усаживают меня на уже упакованный рюкзак. Надевают обвязку, единственную оставшуюся у меня кошку, и, прищелкнув к веревке, помогают встать на ноги.
Меня качает, Сережа поддерживает, а Миша надевает мне на плечи рюкзак. После того, как подключили кислород, дышать становится легче, и даже самочувствие стало получше. Ну вот и все. Приготовления закончены. Нужно идти. Подойдя к краю площадки, еще раз проверяем, все ли правильно сделано, и я, нагрузив перильную веревку, медленно шаг за шагом пошел вниз...
Владимир Каратаев с Михаилом Туркевичем, Восточная Победа, 1988
Владимир Каратаев с Геннадием Копейкой. Москва, встреча участников экспедиции на Канченджангу, 2015.
Владимир Каратаев с Сергеем Бершовым. Непал, 1997
