Улисс. Атлант Монблана




Старики Шамони меньше всего напоминают о старости. За свою жизнь они настолько пропитались солнцем и ветром, что сами стали явлениями природы, таким же, как скалы. Они и похожи на свои скалы, своими морщинами, ладонями, натруженными за век, своими пальцами, напоминающим горные отроги.
В старых горцах есть мощь. Это не та мощь, с которой они, двадцатилетними молодыми барсами, взбегали на хребты и вершины, играя с ветрами и гравитацией, балансируя над пропастями, поднимали на спинах доски, цемент, - все вещи, из которых состоят альпийские приюты. Мощь старца – не вещность, но вечность. Все, что составляет славу Шамони – все держится на плечах этих старых атлантов Монблана.

Этому при рождении ему дали имя Улисс. Римская версия имени Одиссея, героя Троянской войны, вечного странника моря... Улисс из Сервоза знает море таким, каким его не видел Одиссей Гомера, - замерзшим. Мер-де-Глас, «Море льда» - вот море Улисса, в которое он выходил не на подвиг, а на работу, неся на плечах груз, что поднимет скорее не человек, а корабль. Портеры Шамони – живые корабли ледниковых морей. Да, была, была такая профессия – «портер», «носильщик». В наши дни эту работу работают вертолеты и канатные подъемники, бетон и сталь для стройки которых приносили и поднимали на те вертолетные высоты портеры.




- Я хотел бы, чтоб ты меня сфотографировал с моей переноской. Уж очень я ее люблю.

Переноска для носильщика, эта деревянная рама на лямках. Она для него - все равно, что для скрипача скрипка. У каждой свой характер. Это ощущается, очевидно, в тот момент, когда ты превращается со своим грузом, весом почти что в центнер, в единый организм…
Незаметная профессия. И незаменимая. Это профессия горного гида вся такая романтическая. А носильщики стали объектами кинохроник, наверное, только тогда, когда вступили в конкуренцию с грузовыми вертолетами, в которой вертолеты, в итоге, победили… Теперь эта профессия – часть альпийских легенд, которые с каждым годом все ближе к легендам об Атлантиде, чем к нашей современности.

- Я родился и жил здесь, в Сервозе. Мечтал быть гидом, но гидом Шамони в те времена реально было стать лишь тому, кто в Шамони родился…
- То есть, тогда в Шамони парень из Сервоза (деревня в 12 км. от г.Шамони, с которой нынче административно начинается Долина Шамони. – Прим. ред.) считался чужим?
- Конечно. Компания горных гидов делала исключения только для великих – для Роже Фризона-Рош, для Лионеля Терре…

Впрочем, это известный факт, что любая закрытая «секта» открывается для «понаехавших» медленно и неохотно. Так или иначе, но гидом ему стать не удалось, и видно, какая это была для него травма, если он до сих пор это с такой обидой вспоминает. С великими альпинистами Улисс тоже поработал.
Видел он этих великих. Некоторых даже на себе носил. Вместе со стройматериалами…
Большую часть времени жизни он проводил в горах. Со своим отцом в зоне альпажа, высокогорных летних пастбищ, они организовали производство сыра, и все необходимое для производства и строительства там дома он каждый день поднимал туда сам.




- И должен вам заметить, у меня за всю жизнь, по сей день, ни разу не болела спина.

- Сколько лет вашей спине?

- Не знаю, родилась ли она отдельно от меня. Когда я рождался, все покинуть мать не мог, уж больно спина получилась широкой. Сосед на велосипеде за доктором в Салланш сгонял. Родились мы с моей спиной в 1925 году, в доме своих родителей, в котором и прожил всю жизнь. В этом же самом доме…

Дом старее Улисса. На потолочных балках вырезаны заговоры, заклинания, отпугивающие злых духов. Залетит, бывало злой дух в старый савойский дом, прочитает объявление, типа, «злым духам вход воспрещен», и пролетает прочь, весь огорченный… Сегодня такие элементы старых домов – мечта современных дизайнеров интерьеров, а тогда они были дизайном всей жизни.


- Что вспоминаете вы из тех давних дней?

- Много что вспоминается. Вся жизнь… Я помню ее всю, до мелочей… Иногда, ночами, когда долго не могу уснуть, прошу племянницу Бабетт, со мной поговорить… Бывает, хочется о чем-то рассказать. Рассказываю ей всякие истории. Вспоминается чаще смешное, чем грустное… Носил я в один из приютов продукты. Принес в очередной раз партию груза, сижу, отдыхаю, кофе пью. И тут говорит мне хозяин приюта, что это ты, дескать, слишком много сахара в стакан свой кладешь?
Не знаю, что это на него нашло. Может, был не в духе… Ну, ладно, думаю, проучу я вас. И в последующие десять дней поднимал к ним в приют любые продукты, кроме вина. «А вино, представляете, забыл…» «Ой, снова забыл». Когда я появлялся на горизонте, из этого приюта они меня разглядывали в бинокль – привязан ли к моей поклаже бак с вином, или я его снова «забыл».

- Вы-то сами какое вино предпочитали?

- Всякое. Было тут у нас такое «Вино старых гидов»…

- Как платили носильщикам, чтобы занести, допустим, сорок килограмм?

- Зачем сорок? Я брал зараз 90 килограмм. В 1947 стали строить приют Куверкль. Платили 70 сантимов за килограмм. То есть, за рейс я зарабатывал 60-65 франков. Тогда это были хорошие деньги.
- Какими были ваши родители? Дедушка с бабушкой?

- Дедушка пришел сюда из Валле, и взял в жены самую красивую девушку. У них родилось десятеро детей – одна девочка и девять мальчиков, поэтому наша фамилия тут довольно распространенная. Все родственники были заняты сельским хозяйством, разводили овец.




Отец воевал. Был ранен.
- В Первой мировой?
- Да, конечно.
- Вторую войну вы помните?
- Что я помню о войне?.. Все помню. Помню, когда в Шамони пришли немцы. Помню, как было страшно. Зимой горнолыжные склоны работали, а никто не катался. Катались только немцы. Я ушел в горы, работал смотрителем альпийского приюта, благодаря чему сумел избежать призыва в армию. Помню героев Сопротивления. Помню капитуляцию немцев и эйфорию победы. Помню, как оживал и развивался Шамони после войны. Помню всю сотню кроликов, которых мы с отцом разводили. Помню всех наших овец и коров, которых мы пасли, поднимаясь с ними по весне в альпаж. Мой отец был отличный пастух и ветеринар. Всему меня научил. До 1950-го года, пока он был жив, мы с ним пасли скот вместе. Но я уже работал носильщиком, а Шамони развивался, вокруг строились приюты, и работы у меня было очень много. Поэтому, после смерти отца, мать продала коров…

В открытую дверь дома забежал соседский малыш, как будто ангел залетел. Девочка возрастом годик остановилась на пороге, и принялась разглядывать Улисса. Потом подошла, и предложила ему свою соску… Улисс протянул ладонь навстречу крохотной ручке. В жесте, достойном Сикстинской Капеллы, замкнулся век.

- А у меня детей не случилось. Был влюблен в одну девушку, собирался жениться, но ее родители оказались категорически против. Так и не женился…

Старик смотрит куда-то сквозь стену, в параллельное измерение. Потом прикрывает рукой глаза. И сидит некоторое время неподвижный. Что-то он там видит.

Свет пронзительного горного солнца проникает в полумрак старого дома, и создает особенную светотень, такую, какую мог написать только Рембрандт. Мне кажется, я где-то уже видел этого старика, в той же позе… На одном из полотен великого голландца, то ли в парижском Лувре, то ли в санкт-петербургском Эрмитаже. Мастера светотеней завораживали эти лица, впитавшие Время… Все старики – они разные, как прожитые жизни, и все, перед взглядом Вечности, похожи.

Рембрандт писал портреты древних старцев в своей особенной манере, высвечивая из сумрака, поглощающего одежды и интерьеры, их руки, их лица с их взглядами, обращенными вглубь себя. Как он добивался эффекта этих взглядов – не понятно. Уже и рентгеном картины просвечивали, а все равно, весь взгляд - всего один мазок. Так и вся жизнь человека – один лишь штрих на полотне картины мира… Не исключить его из общего пейзажа. Не повторить его. И не подделать.

Теги: Монблан, носильщики на Монблане, Шамони
Автор: http://www.alp-age.com/
Опубліковано в спортивний туризм

МАТЕРІАЛИ ЗА ТЕМОЮ

ІНШІ НОВИНИ РОЗДІЛУ