Возникший у подножия Монблана на время весны, дизайнерский стильный модуль Biosphera 2.0 – это такой дом нового поколения, вагончик, перемещающийся между городами, и уезжающий куда-то. В будущее.
Курмайор – первая станция в большом Аппенинско-альпийском турне длиною в год. Впереди Аоста, Милан, Римини, Турин, Лугано, с двухмесячными остановками в каждом. После температуры минус двадцать в зимнем альпийском высокогорье домик ожидает плюс сорок летнего Римини с адриатической влажностью. Внутри всегда должна быть температура комфортная для человеческого организма – примерно, плюс двадцать один градус.
Biosphera 2.0 имеет лишь общее сходство с жилыми вагончиками. На самом деле это уникальный проект суммы технологий – энергетических, биологических, социальных, информационных. В цикл энергетико-технологического обеспечения вовлечен сам обеспечиваемый организм, причем на правах активного субъекта, участника энергообмена. Количество и качество энергии вырабатывается с учетом данных множества разнообразных датчиков мониторинга состояния внутренней и внешней среды, и датчика психофизиологического состояния обитателей этого дома. Всяк сюда входящий может надеть на руку браслет, разработанный в рамках американского стартапа Empatica; он собирает данные о физическом и эмоциональном состоянии - от температуры тела до кардиограммы. Можно самостоятельно отслеживать жизненные параметры собственного организма через приложение к смартфонам.
Этот модуль площадью 25 квадратных метров, оснащен всем необходимым для нормальной жизни. Внутри два жилых отсека, разделенные коридором, санузлом и энергоблоком. Гостиная, совмещенная с полноценной кухней, оснащенной индукционной плитой обставлена мебелью, разбирающейся на элементы. Вся она обтянута тканью из шерсти, изготовленной вручную на старинных ткацких станках и отмеченных лейблом «Вальгриза». Это вклад в проект от хранителей местных традиций ткачества из ущелья Вальгризанш. Традиционная культура встречает ультрасовременные технологии непосредственно на теле потребителя.
Стены коробки модуля сделаны из дерева, снаружи обшиты алюминиевым сплавом, изнутри минеральным утеплителем и белыми панелями, как в нормальных домах или офисах. За счет стопроцентной теплоизоляции, толщина стен дома-«термоса» получилась полуметровой, КПД – внушительным; внутренняя температура, под воздействием внешней – мороз на улице или жара – меняется всего на 0,8 градусов в сутки.
На крыше установлены солнечные батареи, мощностью 2,5 киловатт, достаточной для работы всех электроприборов, отопления или охлаждения, вентиляции и нагревания 150-литрового бака воды. Те же солнечные панели наполняют энергией 10-киловаттную солевую батарею, способную поддерживать жизнеспособность дома на протяжение 15-ти дней в полностью автономном режиме, если вдруг что-то случится с солнцем. Освещают ансамбль светодиодные ленты, контролируют – новейшие датчики, обеспечивающие мониторинг всех систем, внутренней и окружающей среды и состояния обитателей. Результаты мониторинга можно выводить на излишне большой монитор, они же поступают через интернет операторам проекта, отслеживающим данные в удаленном доступе.
Датчики внутри здания собирают данные по 25 параметрам: температура, влажность, качество внешнего и внутреннего воздуха, состояние магнитных полей, наличие тонкой пыли, и т.д. На протяжение года эксперимента модуль будет обитаем; в нем постоянно будут жить, сменяющие друг друга, люди, состояние которых изучается посредством персональных датчиков Empatica.
Этот междисциплинарный проект объединил кафедры архитектуры и дизайна Туринского политехнического и Университета Валле-д'Аоста, привлек к сотрудничеству ряд институтов, учреждений и компаний, работающих в области экологического строительства. Aktivhaus, Vallee d'Aoste Structure, ZEPHIR-Passivhaus Italia занимаются развитием эффективных тепловых и осветительных систем; Minergie – социально-экологическим и ответственным применением энергии и ее возобновляемыми источниками; и компания PEFC, работающая в сфере устойчивого развития лесной промышленности.
«Рожденная в конкурсе, организованном Туринским политехническим институтом, Biosphera 2.0 стала новой версией «машины-для-жилья» Ле Корбюзье. Экспериментальный дом – это и плод очарования идеей гармонии Витрувианского человека Леонардо да Винчи, вынесенного на фасад в качестве символа культурного прогресса и преемственности», - сообщается в пресс-релизе проекта. Намеренно, или по совпадению, но в двух строчках открывается вся предыстория пятисот лет развития мировой культуры. Леонардо да Винчи, нарисовав в иллюстрации к трактату о Витрувии своего знаменитого Витрувианского человека, которого Евросоюз сегодня чеканит на монетах, открыл математические принципы гармонии в строении человеческого тела.
Ле Корбюзье попытался развить эту идею, сформулировал свой «модулор» - принцип отношения человека и внешней пространственной структуры.
Отсылка к Корбюзье, однако, требует более пространных комментариев относительно антропометрии в архитектонике. Сколько ограниченного пространства надо человеческому организму, для его жизнедеятельности? Если искать завершенное выражение принципов Корбюзье, то оно нашлось бы в геометрии… концлагеря.
Архитектура Ле Корбюзье – это такая же визитная карточка XX-го века, как и фашизм. До недавнего времени не было особенно известно о политических симпатиях мастера; было достаточно эстетических, чтобы вывести формулу: фашизм – это подавление жизни структурой. Не структура жизни, а жизнь-в-структуре – вот атрибутивный признак фашизма. Притом – любого.
Подчините многообразие жизни классовой структуре – получите «красный фашизм»; если структура расовая – то фашизм «коричневый». Фашизм бывает экологический – «убей бобра, спаси дерево», или ювенальный, когда структура защиты права ребенка требует устранения его родителей. Гендерный фашизм, или религиозный, фашизм толерантности и фашизм политкорректности – все эти казусы случаются тогда, когда их структуры начинают воспроизводить себя как самоцель, и довлеть над жизнью. И тогда черты фашизоидной доктрины приобретает сама идея «социальной справедливости», отливающаяся в структурах, отрицающих просто справедливость.
Фашизм, будучи системой мировоззрения, имеет расширение в мире искусства, точно так же, как, например, ренессанс, барокко, модерн. Само новое искусство, получившее название авангарда, рассматривало тоталитарные режимы в качеств инструмента тотального подчинения жизни, как таковой, структурам искусства. Это – фашизм искусства. Оно же - искусство фашизма. Искусство XX века, пытавшееся подчинить себе природу вообще, и природу человека, в частности.
В произведениях искусства, особенно в архитектурных структурах, идеи фашизма предстают воплощенными в натуральную величину. Можно сколько угодно спорить об отличиях архитектурных проектов Гитлера, Сталина, Муссолини, но все эти мегалиты отличает общее свойство: это структуры, подавляющие человека, и не нуждающиеся в чьей бы то ни было жизни.
Глядя на сооружения Ле Корбюзье, будь то вилла, или многоквартирный дом, возникают похожие мысли. Он проектировал города, но в этих планах было что-то от лагерей. Отказался бы он строить Бухенвальд? Кто знает. По крайней мере, он восхищался архитектурными проектами Муссолини, и просился к нему на работу.
Соответственно, когда Германия оккупировала Францию, мсье Корбюзье легко вписал новый порядок в свою мировоззренческую структуру, заявив, что, дескать, поражение Франции – это очень хорошо, а в письмах к матери содержится и прямое одобрение геноцида евреев, в котором художник, со свойственным ему планетарным размахом, видит обновление мира: «Деньги, евреи (сами виноватые), масонство, всему этому воздадут, наконец, по справедливости...». Вторую мировую войну архитектор нового мира провел, отираясь при правительстве Виши, пытаясь выбить себе строительные заказы. Обо всем этом можно прочитать в книге Ксавье де Жарси (Xavier de Jarcy) «Ле Корбюзье, французский фашизм».
После войны он сумел избежать преследований за коллаборационизм. Французы тогда за свой позор мстили, в основном, своим женщинам, спавшими с немцами. Ле Корбюзье – не спал, и, в отличие от другой легенды дизайна послевоенной французской республики, мадам Шанель, в пособничестве фашизму не обвинялся. Так, обновленным, он приступил к строительству в свой самый активный период, о котором у Бродского нашлись такие строчки:
У Корбюзье то общее с Люфтваффе,
что оба потрудились от души
над переменой облика Европы.
Что позабудут в ярости циклопы,
то трезво завершат карандаши.
Ле Корбюзье принялся застраивать своими монструозными структурами планету, декларируя принципы функциональности и, почему-то, слияния человека с природой. В его активности прочитывается какая-то болезненная жажда самоутверждения. Ему много дала Италия, знакомство с итальянской архитектурой и живописью. И он, с упорством маньяка, всю жизнь пытался ее изуродовать. К счастью, безуспешно. Италия – страна, в которой Корбюзье не удалось построить ничего, не смотря на то, что планировалось построить многое – от госпиталя до церкви. Словно сама земля и воздух, пропитанные флюидами Античности и Ренессанса, отторгали бетонные имплантаты XX столетия. Поэтому строка в пресс-релизе «Биосферы» о том, что в этом итальянском проекте экологического дома под знаком Да Винчи есть обращение к идеям Ле Корбюзье выглядит как тонкий тролинг жирных теней прошлого. А biosPHera - воплощенная философия уже наступившего будущего. «Жилая единица» вырвалась на свободу из плена структуры, и пригласила человека к соучастию в побеге.
Естественно, я не мог не принять это приглашение. Первая в программе гастролей стоянка у подножия Монблана подошла к концу. Оставалось несколько дней, чтобы подготовить модуль к транспортировке в Аосту, и организаторы проекта предложили мне эти дни провести подключенным к «Биосфере». Я нашел ее на парковке у подъемника, ведущего к горе Шетиф, рядом с подъемником Skyway, ведущим к Монблану. Все системы работали в норме. Оставалось, для усугубления гармонии между микро- и макрокосмом заправить холодильник белым вином с ближайших виноградников Морже, самых высокогорных в Старом Свете. Из обязанностей вменялось непрерывное ношение датчика.
А то, как пояснили кураторы, студенты, жившие здесь до меня, выкачав из интернета все его лимиты – от фильмов до «аппстора», сняли браслеты и пошли спать. Кураторам среди ночи пришлось мчаться к ним и проверять живы ли они, т.к. по экранам простирались кардиограммы трупов… Датчик был массивным, но размером не превышал мои старые Suunto, так что пришлось мириться с рефлексом пытаться смотреть на нем время.
После финального инструктажа я остался один, предоставленный себе, горам, и «Биосфере». В разгаре дня внутри дома стояла тишина, неестественная для места между скоростной и региональной автомагистралями в непосредственной близости от вертолетной площадки. Звук взлетающего в пятидесяти метрах вертолета проникал в «Биосферу» как звук вертолета, летящего за горизонтом.
Электрические жалюзи регулировали интенсивность солнечного света. При желании окна можно было бы задраить наглухо. Но такого желания в этих краях, как правило, не возникает. Возникает другое желание – сидеть перед окном размером в стену, и медитировать, созерцая пейзаж. Внешнему наблюдателю, возможно, я казался истуканом. Внутреннему – являлся таковым.
Ближе к ночи стала портится погода. От дневных плюс двадцать она опустилась до минус трех. Внутри неизменно двадцать три тепла. Настольная био-лампа в синеватом сумеречном свете загорелась красным. Витрина окрасилась в цвет квартала красных фонарей и произвела некоторое оживление на парковке. Из фур с интервалом в несколько минут повылазили дальнобойщики. Они подходили к «Биосфере», смотрели на витраж с красной лампой, видели в нем абстрактного витрувианского человека, склонившегося над светящимся огрызком яблока познания, и молча шли обратно по своим кабинам.
Курмайор – первая станция в большом Аппенинско-альпийском турне длиною в год. Впереди Аоста, Милан, Римини, Турин, Лугано, с двухмесячными остановками в каждом. После температуры минус двадцать в зимнем альпийском высокогорье домик ожидает плюс сорок летнего Римини с адриатической влажностью. Внутри всегда должна быть температура комфортная для человеческого организма – примерно, плюс двадцать один градус.
Biosphera 2.0 имеет лишь общее сходство с жилыми вагончиками. На самом деле это уникальный проект суммы технологий – энергетических, биологических, социальных, информационных. В цикл энергетико-технологического обеспечения вовлечен сам обеспечиваемый организм, причем на правах активного субъекта, участника энергообмена. Количество и качество энергии вырабатывается с учетом данных множества разнообразных датчиков мониторинга состояния внутренней и внешней среды, и датчика психофизиологического состояния обитателей этого дома. Всяк сюда входящий может надеть на руку браслет, разработанный в рамках американского стартапа Empatica; он собирает данные о физическом и эмоциональном состоянии - от температуры тела до кардиограммы. Можно самостоятельно отслеживать жизненные параметры собственного организма через приложение к смартфонам.
Этот модуль площадью 25 квадратных метров, оснащен всем необходимым для нормальной жизни. Внутри два жилых отсека, разделенные коридором, санузлом и энергоблоком. Гостиная, совмещенная с полноценной кухней, оснащенной индукционной плитой обставлена мебелью, разбирающейся на элементы. Вся она обтянута тканью из шерсти, изготовленной вручную на старинных ткацких станках и отмеченных лейблом «Вальгриза». Это вклад в проект от хранителей местных традиций ткачества из ущелья Вальгризанш. Традиционная культура встречает ультрасовременные технологии непосредственно на теле потребителя.
Стены коробки модуля сделаны из дерева, снаружи обшиты алюминиевым сплавом, изнутри минеральным утеплителем и белыми панелями, как в нормальных домах или офисах. За счет стопроцентной теплоизоляции, толщина стен дома-«термоса» получилась полуметровой, КПД – внушительным; внутренняя температура, под воздействием внешней – мороз на улице или жара – меняется всего на 0,8 градусов в сутки.
На крыше установлены солнечные батареи, мощностью 2,5 киловатт, достаточной для работы всех электроприборов, отопления или охлаждения, вентиляции и нагревания 150-литрового бака воды. Те же солнечные панели наполняют энергией 10-киловаттную солевую батарею, способную поддерживать жизнеспособность дома на протяжение 15-ти дней в полностью автономном режиме, если вдруг что-то случится с солнцем. Освещают ансамбль светодиодные ленты, контролируют – новейшие датчики, обеспечивающие мониторинг всех систем, внутренней и окружающей среды и состояния обитателей. Результаты мониторинга можно выводить на излишне большой монитор, они же поступают через интернет операторам проекта, отслеживающим данные в удаленном доступе.
Датчики внутри здания собирают данные по 25 параметрам: температура, влажность, качество внешнего и внутреннего воздуха, состояние магнитных полей, наличие тонкой пыли, и т.д. На протяжение года эксперимента модуль будет обитаем; в нем постоянно будут жить, сменяющие друг друга, люди, состояние которых изучается посредством персональных датчиков Empatica.
Этот междисциплинарный проект объединил кафедры архитектуры и дизайна Туринского политехнического и Университета Валле-д'Аоста, привлек к сотрудничеству ряд институтов, учреждений и компаний, работающих в области экологического строительства. Aktivhaus, Vallee d'Aoste Structure, ZEPHIR-Passivhaus Italia занимаются развитием эффективных тепловых и осветительных систем; Minergie – социально-экологическим и ответственным применением энергии и ее возобновляемыми источниками; и компания PEFC, работающая в сфере устойчивого развития лесной промышленности.
«Рожденная в конкурсе, организованном Туринским политехническим институтом, Biosphera 2.0 стала новой версией «машины-для-жилья» Ле Корбюзье. Экспериментальный дом – это и плод очарования идеей гармонии Витрувианского человека Леонардо да Винчи, вынесенного на фасад в качестве символа культурного прогресса и преемственности», - сообщается в пресс-релизе проекта. Намеренно, или по совпадению, но в двух строчках открывается вся предыстория пятисот лет развития мировой культуры. Леонардо да Винчи, нарисовав в иллюстрации к трактату о Витрувии своего знаменитого Витрувианского человека, которого Евросоюз сегодня чеканит на монетах, открыл математические принципы гармонии в строении человеческого тела.
Ле Корбюзье попытался развить эту идею, сформулировал свой «модулор» - принцип отношения человека и внешней пространственной структуры.
Отсылка к Корбюзье, однако, требует более пространных комментариев относительно антропометрии в архитектонике. Сколько ограниченного пространства надо человеческому организму, для его жизнедеятельности? Если искать завершенное выражение принципов Корбюзье, то оно нашлось бы в геометрии… концлагеря.
Архитектура Ле Корбюзье – это такая же визитная карточка XX-го века, как и фашизм. До недавнего времени не было особенно известно о политических симпатиях мастера; было достаточно эстетических, чтобы вывести формулу: фашизм – это подавление жизни структурой. Не структура жизни, а жизнь-в-структуре – вот атрибутивный признак фашизма. Притом – любого.
Подчините многообразие жизни классовой структуре – получите «красный фашизм»; если структура расовая – то фашизм «коричневый». Фашизм бывает экологический – «убей бобра, спаси дерево», или ювенальный, когда структура защиты права ребенка требует устранения его родителей. Гендерный фашизм, или религиозный, фашизм толерантности и фашизм политкорректности – все эти казусы случаются тогда, когда их структуры начинают воспроизводить себя как самоцель, и довлеть над жизнью. И тогда черты фашизоидной доктрины приобретает сама идея «социальной справедливости», отливающаяся в структурах, отрицающих просто справедливость.
Фашизм, будучи системой мировоззрения, имеет расширение в мире искусства, точно так же, как, например, ренессанс, барокко, модерн. Само новое искусство, получившее название авангарда, рассматривало тоталитарные режимы в качеств инструмента тотального подчинения жизни, как таковой, структурам искусства. Это – фашизм искусства. Оно же - искусство фашизма. Искусство XX века, пытавшееся подчинить себе природу вообще, и природу человека, в частности.
В произведениях искусства, особенно в архитектурных структурах, идеи фашизма предстают воплощенными в натуральную величину. Можно сколько угодно спорить об отличиях архитектурных проектов Гитлера, Сталина, Муссолини, но все эти мегалиты отличает общее свойство: это структуры, подавляющие человека, и не нуждающиеся в чьей бы то ни было жизни.
Глядя на сооружения Ле Корбюзье, будь то вилла, или многоквартирный дом, возникают похожие мысли. Он проектировал города, но в этих планах было что-то от лагерей. Отказался бы он строить Бухенвальд? Кто знает. По крайней мере, он восхищался архитектурными проектами Муссолини, и просился к нему на работу.
Соответственно, когда Германия оккупировала Францию, мсье Корбюзье легко вписал новый порядок в свою мировоззренческую структуру, заявив, что, дескать, поражение Франции – это очень хорошо, а в письмах к матери содержится и прямое одобрение геноцида евреев, в котором художник, со свойственным ему планетарным размахом, видит обновление мира: «Деньги, евреи (сами виноватые), масонство, всему этому воздадут, наконец, по справедливости...». Вторую мировую войну архитектор нового мира провел, отираясь при правительстве Виши, пытаясь выбить себе строительные заказы. Обо всем этом можно прочитать в книге Ксавье де Жарси (Xavier de Jarcy) «Ле Корбюзье, французский фашизм».
После войны он сумел избежать преследований за коллаборационизм. Французы тогда за свой позор мстили, в основном, своим женщинам, спавшими с немцами. Ле Корбюзье – не спал, и, в отличие от другой легенды дизайна послевоенной французской республики, мадам Шанель, в пособничестве фашизму не обвинялся. Так, обновленным, он приступил к строительству в свой самый активный период, о котором у Бродского нашлись такие строчки:
У Корбюзье то общее с Люфтваффе,
что оба потрудились от души
над переменой облика Европы.
Что позабудут в ярости циклопы,
то трезво завершат карандаши.
Ле Корбюзье принялся застраивать своими монструозными структурами планету, декларируя принципы функциональности и, почему-то, слияния человека с природой. В его активности прочитывается какая-то болезненная жажда самоутверждения. Ему много дала Италия, знакомство с итальянской архитектурой и живописью. И он, с упорством маньяка, всю жизнь пытался ее изуродовать. К счастью, безуспешно. Италия – страна, в которой Корбюзье не удалось построить ничего, не смотря на то, что планировалось построить многое – от госпиталя до церкви. Словно сама земля и воздух, пропитанные флюидами Античности и Ренессанса, отторгали бетонные имплантаты XX столетия. Поэтому строка в пресс-релизе «Биосферы» о том, что в этом итальянском проекте экологического дома под знаком Да Винчи есть обращение к идеям Ле Корбюзье выглядит как тонкий тролинг жирных теней прошлого. А biosPHera - воплощенная философия уже наступившего будущего. «Жилая единица» вырвалась на свободу из плена структуры, и пригласила человека к соучастию в побеге.
Естественно, я не мог не принять это приглашение. Первая в программе гастролей стоянка у подножия Монблана подошла к концу. Оставалось несколько дней, чтобы подготовить модуль к транспортировке в Аосту, и организаторы проекта предложили мне эти дни провести подключенным к «Биосфере». Я нашел ее на парковке у подъемника, ведущего к горе Шетиф, рядом с подъемником Skyway, ведущим к Монблану. Все системы работали в норме. Оставалось, для усугубления гармонии между микро- и макрокосмом заправить холодильник белым вином с ближайших виноградников Морже, самых высокогорных в Старом Свете. Из обязанностей вменялось непрерывное ношение датчика.
А то, как пояснили кураторы, студенты, жившие здесь до меня, выкачав из интернета все его лимиты – от фильмов до «аппстора», сняли браслеты и пошли спать. Кураторам среди ночи пришлось мчаться к ним и проверять живы ли они, т.к. по экранам простирались кардиограммы трупов… Датчик был массивным, но размером не превышал мои старые Suunto, так что пришлось мириться с рефлексом пытаться смотреть на нем время.
После финального инструктажа я остался один, предоставленный себе, горам, и «Биосфере». В разгаре дня внутри дома стояла тишина, неестественная для места между скоростной и региональной автомагистралями в непосредственной близости от вертолетной площадки. Звук взлетающего в пятидесяти метрах вертолета проникал в «Биосферу» как звук вертолета, летящего за горизонтом.
Электрические жалюзи регулировали интенсивность солнечного света. При желании окна можно было бы задраить наглухо. Но такого желания в этих краях, как правило, не возникает. Возникает другое желание – сидеть перед окном размером в стену, и медитировать, созерцая пейзаж. Внешнему наблюдателю, возможно, я казался истуканом. Внутреннему – являлся таковым.
Ближе к ночи стала портится погода. От дневных плюс двадцать она опустилась до минус трех. Внутри неизменно двадцать три тепла. Настольная био-лампа в синеватом сумеречном свете загорелась красным. Витрина окрасилась в цвет квартала красных фонарей и произвела некоторое оживление на парковке. Из фур с интервалом в несколько минут повылазили дальнобойщики. Они подходили к «Биосфере», смотрели на витраж с красной лампой, видели в нем абстрактного витрувианского человека, склонившегося над светящимся огрызком яблока познания, и молча шли обратно по своим кабинам.
